Владимир Яковлевич Белый

Владимир Яковлевич Белый родился в 1944 г. в г. Шахтерске Донецкой области. В 1967 г. окончил Военно-медицинскую академию (г. Ленинград). В течение 5 лет служил военным врачом в частях Советской армии. С 1972 по 1988 г. работал в Военно-медицинской академии ординатором хирургической клиники, преподавателем, старшим преподавателем кафедры хирургии. После этого служил на различных должностях в медицинской службе Вооруженных Сил Украины. С 1996 г. является начальником Главного военно-медицинского управления Министерства обороны Украины - начальником медицинской службы ВС Украины.

Известный хирург, специалист в области абдоминальной, эндоскопической и малоинвазивной хирургии. Организатор военно-медицинской службы страны, инициатор создания Украинской Военно-медицинской академии.

Доктор медицинских наук, профессор, Заслуженный врач Украины. Генерал-лейтенант медицинской службы.

Автор около 200 научных трудов, в том числе 3 монографий. Профессор кафедры военной хирургии Украинской Военно-медицинской академии, профессор кафедры хирургии Киевской академии последипломного образования. Главный редактор Украинского журнала малоинвазивной и эндоскопической хирургии. Член коллегии МЗ Украины. Главный хирург ВС Украины.

Начальник Главного военно-медицинского управления Министерства обороны Украины – начальник медицинской службы Вооруженных Сил Украины.

– Глубокоуважаемый Владимир Яковлевич! Интервью нашему журналу давали многие выдающиеся медики, но среди них не было ни одного профессионального военного врача, тем более генерала. Поэтому, естественно, мои вопросы будут касаться, в основном, проблем военной медицины. Но сначала по сложившейся традиции несколько вопросов о Вас лично и о Вашем пути к медицине. Кто были Ваши родители? Повлияла ли семья на Ваше решение стать врачом?

В нашей семье за всю ее историю, которую мы ведем с 1611 года (а я о ней все знаю, потому что наши мужчины всегда были в казачьих реестрах), я – первый медик. Все мужчины в роду были военными – либо готовились к войне, либо сражались. Они защищали Родину, а иногда и между собой воевали – разные были времена. А вот врачей среди Белых никогда не было, поэтому не могу сказать, что семья оказала на мой выбор какое-то влияние.

Но так получилось, что вокруг меня было много прекрасных, искренне уважаемых мною врачей. Я их и сейчас помню. Первой была Нонна Ивановна Чернецкая, наш «семейный», как теперь сказали бы, врач из медсанчасти в Ужгороде. Я поражался мягкости, теплоте, заботливости и эрудиции этой женщины, то есть, всему тому, что и сейчас вызывает у меня самое большое уважение в людях. Второй человек, который оказал на меня очень большое влияние,– профессор медицинского факультета Ужгородского университета Мигунов Исаак Андреевич, бывший военный врач, терапевт, заведующий одной из кафедр терапии. Помню, как во время эпидемии дифтерии в Закарпатье в 1948 году он спас мне жизнь: стоял возле меня на коленях и отсасывал трубочкой дифтерийные пленки.

– Почти как у Булгакова в «Записках юного врача»?

Точно, как у Булгакова. Мы жили с профессором Мигуновым в одном дворе, и при встрече он всегда рассказывал мне о врачах. Наверное, поэтому, независимо от семьи, у меня сложилось твердое стремление стать медиком, даже нарушив семейную традицию. Но не совсем. В 16 лет, окончив школу в Ужгороде, я принял решение поступать в Ленинградскую Военно-медицинскую академию, соединив, таким образом, военную профессию с медициной.

– Вы учились в академии в шестидесятые годы. Что представляла собой тогда Ваша alma mater – знаменитый и известный всем медикам вуз?

Я учился с 1961 по 1967 годы. В то время, как и раньше, и как теперь, академия являлась мощнейшим учебным, научным и методическим центром отечественной медицины, и не только военной. Самое большое впечатление она произвела на меня в самый первый день. Академия – это целый город! 153 здания компактно расположились в двух местах – в районе Витебского вокзала (бывшая Обуховская больница, в которой закончил свои дни пушкинский Германн) и около Литейного моста, где располагалась мощнейшая клиническая база. Целые улицы огромных клиник, построенных именно с этой целью еще до революции, впечатляющие своей архитектурой и обилием мемориальных досок у входа. На них фамилии Пирогова, Павлова, Сеченова, Боткина… Даже композитор Бородин работал в академии профессором кафедры химии. Зимин, известнейший химик, создавший анилиновые красители, Лебедев, «отец» синтетического каучука – тоже были профессорами ВМА. Что уж говорить об известнейших клиницистах, которых и мне довелось застать, и которые вызывали трепет одним своим видом. А как они читали лекции! Например, академик Евгений Никанорович Павловский, известнейшие хирурги Петр Андреевич Куприянов, Анатолий Пантелеймонович Колесов, Иван Степанович Колесников, терапевт Николай Николаевич Савицкий и многие другие. Все это – люди, составлявшие славу и гордость отечественной медицины. И вот мне выпало счастье поступить в такое учебное заведение и учиться у таких людей. Я назвал только фамилии начальников кафедр, но подстать им подбирался и кафедральный коллектив. Чем, на мой взгляд, отличается ВМА от других медицинских ВУЗов? Наличием Школ, история которых насчитывает две сотни лет. Ведь в этом году исполняется 203 года со дня начала функционирования Академии как высшего учебного заведения. Со времени указа Павла І, подготовленного баронетом Вилье, в течение более двух столетий здесь концентрировались лучшие силы отечественной медицины. Не все они были выходцами из Академии, многих специально приглашали, например, из Москвы – Н.И.Пирогова, С.П.Федорова и других. В общем, я горжусь своей alma mater, считаю что мне просто очень повезло.

– Сегодня Вы – известный хирург, профессор. Кого считаете своими учителями? Чему научились у них, а чего достигли сами? Как Вы считаете, что для хирурга важнее – школа или собственный опыт?

Все, кто преподавал в течение шести лет моей учебы, не только учили каким-то конкретным предметам, но и воспитывали, формировали меня как человека, врача, ученого. Это были три основных направления работы наших преподавателей. Поэтому я всех их считаю своими учителями. Конечно, у каждого из слушателей были какие-то свои привязанности. Моим основным учителем является крупнейший отечественный хирург профессор Михаил Иванович Лыткин. Он здравствует и поныне, сейчас ему за 80 лет. Трудно даже выделить какое-то одно направление, которое он разрабатывал. Специалист по плановой и ургентной абдоминальной хирургии (в животе он знает и умеет все), хирургии пищевода, портальной гипертензии, сосудистой и торакальной хирургии. Его с И.С.Колесниковым монография и сейчас является настольной книгой торакальных хирургов. Очень сильным был и профессорско-преподавательский состав его кафедры: зам. начальника кафедры профессор Александр Матвеевич Карякин, ныне заведующий кафедрой Санкт-Петербургского санитарно-гигиенического медицинского института, профессор Мелехов Петр Александрович, Житнюк Иван Демьянович, Тетдоев Александр Михайлович, Торик Алексей Антонович.

Наша кафедра отличалась от всех других тем, что находилась на базе Городской больницы скорой помощи. Там хирурги взрослели очень рано. Для нас не было ни выходных, ни праздников. Обычное ежедневное поступление в хирургическое отделение – 50–60 человек, 25–30 операций за ночь. Поэтому, в отличие от других слушателей, мы уже в Академии делали то, что им приходилось впервые делать через 10–15 лет работы. Просто больше некому было это делать, а нам доверяли.

Самое главное в воспитании хирурга – доверие, а в самовоспитании – чувство ответственности. Как только молодому врачу начинают доверять, и он чувствует, что отвечает за сделанное, а не работает за чьей-то спиной – в этот день и рождается хирург. Только тогда, когда сам, без страховки, что-то сделал и почувствовал за это ответственность, не раньше. Это может не наступить никогда, может – через много лет. В больнице скорой помощи, где приходилось оперировать все – от черепно-мозговой травмы до непроходимости, перитонита, ранения сердца и т.д., воспитывались настоящие хирурги. И через пять лет мы становились ответственными дежурными хирургами не только по больнице, но и по городу, могли уже работать без всякой подстраховки. А теперь давайте попробуем ответить на Ваш вопрос, что важнее – школа или самостоятельная подготовка? Сочетание! Плод может вырасти как угодно, но всегда должен быть опытный садовник. Нужно помогать расти. Не мешать, но помогать, подсказывать.

Вот простой пример. Я – ответственный дежурный, молодой хирург, иду на лапаротомию и встречаюсь с очень сложной ситуацией. Вызываю страхующего профессора (а у нас всегда кто-то из старших был на подстраховке), он приезжает, становится у меня за спиной, и я под его контролем заканчиваю операцию. А дальше главное – он, не участвовавший в операции, расписывается как оперировавший хирург. Т.е., я, сделав операцию и записав в историю болезни оператором его имя, беру на себя колоссальную ответственность не только за этого больного, но и за авторитет, имя, если хотите, помогавшего мне профессора. Мы ночевали на матрацах около больных, контролируя количество отделяемого из дренажей, т.к. не могли подвести своего учителя.

– А сейчас тоже так? Думаю, многое изменилось.

Очень плохо, что изменилось. Ведь отечественная медицинская школа была самой сильной и лучшей, а система подготовки и преподавания, предложенная еще Н.И.Пироговым – общая хирургия, факультетская, госпитальная – идеальной для овладения дисциплиной. Когда я приходил на кафедру общей хирургии, то видел там одну школу, которую возглавлял профессор Попов (он и его коллеги были крупнейшими специалистами в области хирургии пищевода), на кафедре факультетской хирургии была совсем другая школа, представителями которой были В.М.Ситенко и А.И.Нечай. Госпитальную хирургию представлял И.С.Колесников со своей школой. Наконец, в интернатуре я встретился с М.И.Лыткиным и А.П.Колесовым. Так, переходя от уровня к уровню, от одного хирургического коллектива к другому, из школы в школу, я получал не только конкретные знания, но и обогащался от общения с этими людьми. Когда сейчас я читаю их монографии и старые статьи, то слышу голос каждого из них и совсем иначе воспринимаю прочитанное.

А что касается отношения к больным… В мое время, чтобы пробиться в жизни, стать врачом-лечебником, нужно было приложить огромные усилия. Это было мечтой всех выпускников, но не всем удавалось. А получив такую возможность, мы всегда помнили, чего это нам стоило, как трудно было начать движение к реализации своей мечты, и очень дорожили этим. Сорваться было очень легко. Единственное, чего не прощали нам наши Учителя,– равнодушного отношения к больным. Любую ошибку врача можно понять и простить, но не бездушие. Нас никто этому не учил специально, но мы видели отношение к больным наших профессоров. У меня не было, да и сейчас нет ни суббот, ни воскресений – мы всегда у своих больных. Первый постулат М.И.Лыткина: «У болезни не бывает перерывов и выходных, она течет по своим законам». Нельзя больного бросить, надо прийти и все для него сделать. Тогда и самому спокойно, и пациенту надежно. Так нас воспитывали. А сейчас стало проще – ни за что не надо бороться, достаточно заплатить. Можно заплатить за место в институте, в интернатуре, можно за диссертацию… Все стало достижимо другой ценой. Изменились ориентиры, изменились жизненные ценности. В этом трагедия.

– Говорят, что Вы – разносторонний хирург. Это правда? И все-таки, какая область хирургии Вам ближе, роднее?

Моя хирургия, которую я очень люблю, это, конечно же, абдоминальная хирургия – плановая и неотложная. Люблю оперировать пищевод, желудок, внепеченочные желчные протоки, кишечник. Это – моя специальность, я абдоминальный хирург. Оперирую и в других областях тела, но там я переживаю, так сказать, «ощущение операции». Сделал операцию в другой области, пережил ощущение и возвращаюсь к своему. Я уже, наверное, имею право оперировать то, что люблю. Но главное, нельзя быть одинаково сильным во всех областях хирургии. Если я вижу, что мой помощник, коллега делает что-то лучше меня, то никогда не постесняюсь стать к нему ассистентом. Вот когда нужно было оперировать нашего министра обороны (у него была тяжелейшая травма руки, сложная посттравматическая деформация сустава с резким ограничением движения), и он доверил эту операцию нам, то оперировал мой помощник, травматолог, а я ему ассистировал. Был уверен, что он справится лучше меня. Если взять легочную хирургию, то я умею там многое, но это не моя область. Поэтому у меня есть торакальный хирург, которому я и себя доверил в свое время в качестве пациента. А есть вещи, которые я очень люблю, и самая любимая – желудок. Обожаю с ним работать, независимо от того, онкология это или доброкачественное заболевание.

Для хирурга очень важно хорошо знать смежные области медицины. И здесь мне очень повезло. В Академии была блестящая школа физиологов, основанная И.П.Павловым,– Л.А.Орбели, А.Г.Гинецинский, А.В.Лебединский. Они учили нас размышлять. Верно, что хирургия – это, во многом, рукоделие. Но совершенно необходимо понимать сущность процесса, знать иные возможности лечения, не только скальпель. Девиз любого хирурга: «Лучшая операция – та, которой удалось избежать» был и остается справедливым. Знание физиологии и других смежных дисциплин позволяет заниматься многими другими вещами, которые непосредственного отношения к хирургии не имеют. В комплексе это дает очень много – и для больного, и для себя, так сказать, для души. Хирургия – тот вид деятельности, который никогда не перестает приносить удовольствие. Важно и еще одно – никто не вмешивается в нашу работу. Ведь сейчас любой человек, нигде не обучавшийся, может делать любую работу: руководить производством, банком, творить законы, управлять государством. А наша работа предполагает высокий профессионализм, требует не только базового образования, но и постоянной учебы, совершенствования. И результат всегда виден. Я своих хирургов учу тому, что никогда качество работы не может превышать уровень образования. Я не верю в самородков, которых можно научить что-то делать. Учить надо пониманию того, что делаешь. Надо постоянно учиться, повышать уровень образования. Образование дается дипломами, но если у человека нет постоянно на столе новых книг, руководств, если он постоянно не совершенствуется в своей области, то ничего из него не будет. Знания быстро устаревают и обесцениваются. Надо все время быть в форме.

– Перейдем, пожалуй, к вещам, за которые Вы отвечаете, так сказать, организационно. Наверное, нет человека, равнодушного к здоровью своих детей. Думаю, что здоровье всего поколения молодых также небезразлично для всех нас как для врачей и граждан. Скажите, о чем свидетельствуют результаты работы призывных медкомиссий? Действительно ли среди 17–18-летних юношей очень мало здоровых?

Давайте не будем излишне обобщать, а разберемся спокойно. Во-первых, если внимательно изучить наше законодательство, то можно найти 26 пунктов, по которым человек может избежать призыва на воинскую службу. При наличии толковых родителей и нежелании юноши идти в армию, получить отсрочку или вообще не служить не является сложной проблемой. Что касается медицинских противопоказаний, то существуют приказы, четко регламентирующие кому служить можно, кому – нельзя, а кому можно, но с известными ограничениями.

Существует четыре группы здоровья: первая и вторая – это практически здоровые люди, третья и четвертая – имеющие какие-либо заболевания. Так вот, в армию приходят служить 80% молодых людей III–IV групп и лишь 20% здоровых. Из 30 тысяч новобранцев (а это средний призыв в нашей стране) почти 5 тысяч после медосмотра в воинских частях мы берем на специальный учет, около 500 человек сразу же направляем на лечение и около 2,5 тысяч увольняем в первый год службы из-за обострения имеющихся заболеваний. Так что, если говорить о состоянии здоровья ребят, которые приходят в армию,– да, оно плохое! Обусловлено это социальными причинами, отсутствием системы подготовки молодых людей к армейской службе. Так, например, судя по отчетам, 98% призывников нуждаются в санации полости рта и протезировании. Значит, они никогда не видели стоматолога, значит, ими никто не занимался. Есть много случаев цирроза печени у перенесших гепатит, нигде не зарегистрированных и никак не леченных. В армии много вспышек детских инфекций, потому что отсутствует государственная система прививок. Украина не производит ни одной собственной вакцины, а те, что поступают из-за рубежа по линии гуманитарной помощи или как разовая поставка, не всегда должного качества. Исчезла спортивная подготовка юношей. Многие ли могут себе позволить платить за занятия в секциях? В общем, молодым поколением практически не занимаются. В армию приходят люди, с которыми по состоянию их здоровья должны работать медики. Очень много ребят с дефицитом веса. Мы формируем целые команды, грубо говоря, «откормочные», чтобы за 2–3 месяца солдат довести до нормального соотношения рост/вес. Они очень долго адаптируются к условиям службы, многие впервые в жизни едят три раза в день! В общем, по статистике, у нас на каждую тысячу ребят – полторы тысячи заболеваний, т.е., у каждого по полторы болезни. Скажу так: если мы не будем заниматься молодым поколением, то просто потеряем будущее, у нас не будет генофонда. Нужно это делать не только ради армии, армия – это уж второй вопрос, в мирное время как-то переживем. Это – проблема общегосударственная.

– Вы сказали, что 2,5 тысячи ребят из тридцати, призванных на срочную службу, т.е. больше 8%, «комиссуют из армии» по состоянию здоровья? Несут ли ответственность за такие случаи врачи призывных медкомиссий?

Призыв проводит не армия, а местные Советы. Председатель комиссии – это всегда зам. главы местной Администрации. Комиссии состоят из гражданских врачей. В общем, до момента, когда призывники попадают в расположение части, военная медицина к ним никакого отношения не имеет. Что делаем мы? Встречая будущих солдат на сборных пунктах, в частях, мы сразу же проводим собственные медицинские осмотры силами наших комиссий. Цифры, которые я выше назвал,– это уже результат их работы. Даже в условиях обычной части мы вначале выявляем людей, которые требуют нашего внимания: то ли с уже установленным непосредственно при обследовании диагнозом, то ли требующих стационарного обследования. И начинаем ими заниматься. Эти примерно 5 тысяч человек не начинают служить, пока мы окончательно с ними не разберемся. И это из них формируется группа ребят, которых увольняем из армии. Покажите мне хоть один подростковый кабинет, который бы работал нормально, фиксировал все болезни, перенесенные юношей в течение жизни. Нередко мы ставим диагноз того же цирроза печени, язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки и т.д. А знаете, сколько уходит времени на уточнение анамнеза, скажем, солдат с энурезом? У них же ничего нет в карточке. Мы начинаем запрашивать выписки, искать их через родителей, военкоматы. Это же масса времени и денег! Мы начинаем работать с ребятами, когда на них уже погоны, и работаем обычно в течение двух месяцев.

Сейчас в военном поселке «Десна» работает группа сотрудников НИИ проблем военной медицины по оценке здоровья молодых солдат, принявших присягу. Работают эпидемиологи, гигиенисты, врачи-лечебники, стоматологи. Мы хотим показать этих солдат и результаты нашей работы депутатам Верховной Рады. Пусть приедут и посмотрят. Поверьте, положение крайне серьезное, трагичное даже.

Что исправит ситуацию? Контрактная армия, которой у нас пока нет. Когда человек будет поступать на военную службу как на работу и проходить медицинское обследование как при страховании, тогда мы будем четко знать, с чем человек к нам пришел, и чего от него ожидать. Очень часто, когда мы через несколько месяцев выявляем заболевание и записываем, что оно возникло во время прохождения военной службы (а иначе мы записать не можем), появляется масса проблем с родителями. «Мы вам отдали здорового ребенка!» Да, отдавали здорового, но на бумаге, а получили больного, но по факту. Потому что он и служить-то не начинал, а все это время с ним занимались медики.

– Повторю свой вопрос, хотя он, как я уже понял, не к Вам. Несут ли ответственность за такие случаи врачи призывных медкомиссий?

Никакой! Они говорят призывнику: «Там тебя вылечат, вернешься здоровым». Надо выполнить план. Вот если бы за каждого комиссованного новобранца все расходы на призыв, транспортировку, экипировку, обследование, лечение, возврат домой компенсировали председатель призывной комиссии и председатель врачебной комиссии, все было бы в порядке. А так, при полной безответственности ситуацию не исправить.

– Бывают ли в армии суицидальные попытки? Насколько распространено это явление?

Меня постоянно атакуют по этому поводу, особенно пресса. Сколько таких попыток в среднем в странах Европы? В Швеции, Финляндии, Германии, Франции 25–28 на 100 тысяч населения. Меньше – в католических странах, таких как Италия, Испания,– 12. В Украине эта цифра составляет 50–55 на 100 тысяч. В Вооруженных силах страны – 15–17. Но мы на виду, и считается, что у нас этого не должно быть. А ведь уровень суицидов в армии втрое ниже, чем по стране, вдвое меньше среднеевропейского и лишь немного выше, чем в богобоязненных католических странах.

Что нужно сделать, чтобы самоубийств стало меньше? Скажу откровенно: ничего сделать нельзя. Диагноз ставится в момент совершения самоубийства. Была у нас итальянская военно-медицинская делегация. Они много лет анализировали суицидные попытки в своей армии и, проведя тщательнейшую работу с солдатами и карабинерами (еженедельный контроль, опросы психофизиологов, психоаналитиков), разделили всех суицидников на две категории. Первая – это люди, твердо решившие покончить жизнь самоубийством. Они никогда не будут манифестировать свои намерения, они становятся самыми послушными, самыми тихими, самыми исполнительными. Они приняли решение и готовятся его выполнить. Итальянские военные медики буквально лезли в душу каждому, но не улучшили результат ни на одного человека! Вторая группа – люди, которые манифестируют желание покончить с собой, но никогда этого не сделают. Они либо вскроют вены, зная, что кровотечение будет остановлено, либо открыто предпримут еще что-то. Это психические нарушения другого порядка, и на таких людей мы можем воздействовать.

Зачастую причиной реализованной суицидной попытки является психологическая неготовность человека к изменившейся жизненной ситуации, неадекватная реакция на новые для него условия службы в армии. Но это как раз и есть психическое заболевание. Нередко можно услышать: у него в семье были какие-то неприятности. Заболела мать, или после его ухода в армию девушка стала встречаться с другим. Но разве самоубийство – это адекватный ответ на подобную ситуацию? Такое состояние ни диагностировать, ни предугадать практически невозможно, но мы пытаемся работать и с такими людьми. Я считаю нашей заслугой то, что уровень суицидов в армии втрое ниже по сравнению с общегосударственным. И это при том, что жизненные условия здесь ближе к экстремальным, чем на «гражданке». Армия – это все-таки резкая смена обстановки для 18-летнего молодого человека: непривычно жесткая дисциплина, новый способ проживания, иной режим питания, оружие, ответственность. А может быть, как раз необычные экстремальные условия уводят людей от мысли о самоубийстве! Тем более, что треть самоубийств происходят вне части, а дома во время отпусков.

– Существует ли в Украине альтернативная служба для тех, кто не может служить в армии по религиозным мотивам?

Такой службы, к сожалению, нет. Но если бы у нас был нормальный Закон о всеобщей воинской обязанности, то необходимость в такой службе отпала бы сама собой. При нашей потребности в призывниках и том людском ресурсе, который у нас имеется, речь об «альтернативщиках» вообще бы не шла. У нас нет почвы для этого – не существует массовых религиозных движений, которые запрещают службу в армии, и т.д.

– Очень важная и большая проблема – подготовка военных врачей. В Украине, как известно, организована Военно-медицинская академия. Сколько ежегодно она принимает слушателей? Как организован прием? Принимают ли в академию девушек, и находятся ли они в равном положении с юношами?

Естественно, что Вооруженные силы Украины требуют соответствующих профессиональных медицинских кадров. В Советском Союзе существовала четко отлаженная система подготовки военных врачей. Помимо Военно-медицинской академии в Ленинграде, были факультеты первичной подготовки врачей в Куйбышеве, Горьком и Томске и факультеты руководящего состава, т.е., постдипломной подготовки. Вопросов, где и как готовить кадры, не возникало. После обретения Украиной независимости мы оказались отрезанными от этих источников пополнения военно-медицинских кадров. Сначала попытались воспользоваться налаженной советской системой, но Россией были выдвинуты такие экономические требования (расчет за каждого слушателя), что это было просто невыгодно. Проведя соответствующие расчеты, мы начали создавать собственное учебное заведение. Учитывая нашу потребность в военврачах, мы решили не создавать традиционный институт для базовой подготовки с кафедрами анатомии, физиологии и т.д. Остановились на вузе постдипломной подготовки. Так появилась Украинская Военно-медицинская академия. Базой для нее являются все медицинские вузы страны. В каждом из них сейчас есть кафедра экстремальной и военной медицины, после окончания обучения на которой любой выпускник, соответствующий по состоянию здоровья и уровню знаний, получает звание лейтенанта запаса. Первый факультет ВМА выполняет фактически роль интернатуры. Выпускники мединститутов пишут рапорт о зачислении и таким образом поступают в ВМА. Набираем ежегодно 120–130 человек, из них 10% – женщины. Никаких различий для мужчин и женщин после приема не существует, требования одинаковы независимо от пола – все они офицеры. Женщин принимаем на все специальности.

Подготовка наших врачей отличается от таковой в гражданских вузах. Я не считаю, что там она отвечает современным требованиям. Никогда нельзя подготовить профессионала за полтора года. Готовить сразу узкого специалиста хирургического профиля, не дав ему общехирургического образования, это, простите, чушь. Как можно быть офтальмологом, ЛОР-специалистом, травматологом, не будучи общим хирургом. Помните, у Козьмы Пруткова: «Узкий специалист подобен флюсу»? Нам не нужны флюсы, нам нужны здоровые зубы. Поэтому подготовка у нас ведется следующим образом. Слушатель Академии, который решил стать, скажем, хирургом, учится на общехирургическом цикле магистратуры в течение трех лет, после чего получает сертификат хирурга. Только имея такой сертификат, он получает право специализироваться в более узкой области хирургии – офтальмологии, отоларингологии, травматологии, сосудистой хирургии и т.д. Как можно представить военного хирурга-офтальмолога, который никогда не видел аппендэктомии или не умеет сопоставить отломки кости при переломе, наложить гипсовую повязку, остановить кровотечение, сделать трахеостомию, трепанацию черепа? Что же, он будет сидеть в своем госпитале и ждать, когда привезут раненого в глаз? Также три года готовятся анестезиологи и челюстно-лицевые хирурги, терапевты – два года. Хочешь стать узким специалистом – еще полтора года, сверх этих трех или двух. Таким образом, полный цикл последипломного обучения у нас в Академии – три-четыре года. Затем выпускники попадают в лечебные учреждения и в дальнейшем каждые два-три года проходят двухмесячные тематические курсы усовершенствования по избранной специальности.

Для этого существует второй факультет Академии. К 2003 году мы полностью завершим комплектацию нашей армии военно-медицинскими кадрами, и в дальнейшем набор для первичной подготовки будет производиться только с учетом естественной убыли специалистов. Основной же функцией Академии станет усовершенствование уже имеющихся врачей, т.е. циклы обучения будут проходить чаще и иметь большую длительность. Работа пойдет на качество, создание высочайшего профессионального уровня.

– На каких клинических базах проходят подготовку слушатели?

Клинические базы Академии – это Главный клинический госпиталь МО, центральные госпитали, госпитали МВД, СБУ. Таким образом, по мощности, по возможностям наша база выше, чем у любого медицинского института. К тому же основные специалисты клиник госпиталя являются преподавателями ВМА. Слушатели работают здесь как у себя дома, это – их родные стены.

– Были ли уже выпуски украинских военных врачей? Куда они распределены? Вообще, для кого готовит кадры Украинская ВМА?

Выпуски, конечно, уже были. Врачи общей практики распределяются в войска, специалисты – в военные госпитали, в т.ч. в Киеве. За пять лет существования Академии защищено 29 кандидатских и 3 докторских диссертаций. У нас нет ни одного адъюнкта (аспиранта), не защитившего в результате окончания учебы диссертацию. Так формируется профессорско-преподавательский состав. Постепенно мы создаем собственные кадры и собственные школы. Это не делается за два дня, пока нередко приглашаем специалистов со стороны, но терпеливо и кропотливо растим собственные кадры. Этому способствует наша основная лечебная база – Главный клинический госпиталь и НИИ проблем военной медицины, осуществляющий научное сопровождение всех наших мероприятий. Таким образом, создается национальная военно-медицинская служба со своим кадровым потенциалом. Мы пытаемся прививать слушателям те же качества, какие прививали нам наши учителя, но делать это труднее, поскольку жизнь изменилась. Изменились ориентиры, жизненные ценности.

– Каков кадровый состав академии? Как Вы оцениваете уровень подготовки слушателей, или об этом еще рано говорить?

Не буду называть цифры, но скажу, что Академия прошла и аккредитацию, и лицензирование как учебное заведение IV уровня – т.е. самого высокого. Значит, по всем параметрам она удовлетворяет требованиям Министерства образования. В частности, по количеству докторов наук, профессоров, доцентов. Да, у нас пока много «совместителей», работающих в других вузах, но постепенно мы растим собственные кадры.

– Самая известная в Советском Союзе ВМА – Ленинградская славилась не только высочайшим уровнем образования своих выпускников, но и глубокими, в том числе фундаментальными научными исследованиями. Мы сегодня уже об этом говорили. Наверное, все знают, что нынешний Министр здравоохранения России, известный кардиохирург академик Юрий Шевченко одновременно – начальник Военно-медицинской академии. Так вот, хочу спросить, развивается ли наука в нашей ВМА? В чем особенности военной медицинской науки?

У нас существует два направления научных исследований. Первое – это общемедицинские, в основном клинические темы, которые разрабатываются у нас, как и в любом медицинском ВУЗе страны или научно-исследовательском институте. Это темы, не связанные с военной проблематикой

– Извините, что перебиваю, а кто оплачивает эти работы?

Я, например, всю жизнь занимаясь наукой, не получил за это ни одной копейки. Писал статьи, монографии, защитил две диссертации не за деньги, а потому, что это было необходимо. По такому же принципу идет научная работа в Академии. Адъюнкты, преподаватели, врачи разрабатывают в инициативном порядке научные темы, используя все возможности лечебного учреждения. Им не нужно оплачивать работу ни иммунологической, ни клинической, ни гистологической, ни биохимической лабораторий и т.д. Все это считается основной работой и оплачивается в порядке финансирования лечебного учреждения. Есть темы с отдельным финансированием. Они разрабатываются по заданию Главного управления науки Министерства обороны и касаются научного медицинского сопровождения различных военных проблем. Есть и хозрасчетные темы, выполняемые по заказам сторонних министерств, ведомств.

Приоритетными для нас являются темы, которые кроме нас никто не разрабатывает,– проблемы военно-медицинского значения. Среди них – организация оказания медицинской помощи в экстремальных условиях войны, особенности огнестрельной раны и боевой патологии, различные научные проблемы сопровождения вооружения – компонентов ракетных топлив, ядерных боеприпасов и т.д., физиологии труда отдельных воинских специальностей (летчики, служащие ПВО и т.д.). Этим занимается НИИ проблем военной медицины, возглавляемый доктором медицинских наук Василием Ивановичем Варусом. В НИИ работает большая группа ученых, но кроме штатного состава мы привлекаем любых ученых из других учреждений, создаем временные научные коллективы под конкретные темы. Нет смысла держать постоянно большой коллектив. Группа собралась, выполнила работу, сдала отчет и, таким образом, исчерпала свою функцию. Создается новая группа под новую научную задачу. Считаю такой путь наиболее перспективным и экономически оправданным.

– В связи с тем, что теперь существует специальная система подготовки военных врачей, будут ли призывать в армию выпускников гражданских медицинских вузов?

Если не будут возникать экстремальные ситуации, необходимости в таком призыве нет. Сейчас созданы кафедры экстремальной и военной медицины во всех медвузах Украины. Раньше из 18 вузов такие кафедры имелись в восьми, обучение было практически добровольным. Ужгородский университет последний, в котором только сейчас создается военная кафедра. Какова же судьба врача, окончившего институт, где не было такой кафедры, в случае войны или другой экстремальной ситуации? Призывать его в качестве рядового? Может ли врач не быть офицером? Я считаю, не может. Может ли врач не уметь действовать в экстремальных условиях – в случае наводнения, техногенной катастрофы, стихийного бедствия, в конце концов, войны? Поэтому, когда Минздрав возглавлял А.М.Сердюк, было решено создать во всех вузах предметные военно-методические группы, чтобы все врачи, если нет медицинских противопоказаний, получали звание офицеров запаса, тем самым образуя мобилизационный резерв на случай вышеупомянутых ситуаций. Призываем же мы теперь выпускников в армию исключительно редко и только по желанию самого врача.

– Различается ли зарплата военных и гражданских медиков?

Думаю, что значительно различается в пользу военных. Но зарплата – это ведь не только то, что дает государство. Мне пришлось побывать в одной больнице (не буду называть город), где меня удивило большое количество врачей в отделениях. Оказывается, все они оформлены на 0,2 ставки. Не будем лукавить, если врач удовлетворяется 0,2 от 118 гривен, это значит, что его устраивает само юридическое право общаться с больными. Вот он и кормится за их счет. Военный врач такой возможности не имеет, поэтому, наверное, получается одинаково.

– Известно, что Главный клинический госпиталь Министерства обороны является современным хорошо оснащенным лечебным учреждением, где работают высококвалифицированные специалисты. И принимает на лечение он не только военных, но и гражданских лиц. Вот только доступно это лечение далеко не всем, т.к. оно платное, в том числе и для ветеранов, участников войны. Правильно ли это? Такая коммерция от военной медицины кажется мне еще более неестественной и несправедливой в сравнении с платным лечением в наших районных больницах.

Существует определенный законом круг бо