Александр Алексеевич Шалимов

Александр Алексеевич Шалимов (1918-2006) родился в селе Введенка Липецкой области. В 1941 г. окончил Кубанский медицинский институт. Был направлен в Читинскую область, где работал главным врачом и заведующим хирургическим отделением районной больницы. Затем трудился в Брянской областной больнице. Позже - доцент кафедры факультетской хирургии Харьковского медицинского института, заведующий кафедрой торакальной хирургии и анестезиологии Украинского института усовершенствования врачей, директор Харьковского НИИ общей и неотложной хирургии, заведующий кафедрой торакоабдоминальной хирургии Киевского института усовершенствования врачей. С 1972 по 1988 г. - директор организованного им Киевского института клинической и экспериментальной хирургии.

Ведущий специалист в области хирургической гастроэнтерологии, торакальной и сосудистой хирургии. Широко известен в мире работами по гепатопанкреатологии. Им впервые были разработаны и внедрены в Украине новые операции на пищеводе, органосохраняющие операции на желудке, резекция печени, операции при портальной гипертензии, реконструктивные и пластические операции на желчевыводящих путях, операции на поджелудочной железе, сосудах, микрохирургические вмешательства.

Доктор медицинских наук, профессор, академик НАН и АМН Украины, Заслуженный деятель науки и техники Украины, лауреат Государственной премии СССР и Государственных премий Украины, Герой Социалистического Труда

Создатель крупнейшей отечественной школы хирургов. Подготовил 48 докторов и 81 кандидата наук. Автор более 800 научных работ, в том числе 27 руководств и монографий, 112 изобретений.

Общественный деятель, депутат Верховного Совета Украины пяти созывов.

Главный хирург МЗ Украины, председатель правления Научного общества хирургов Украины, главный редактор журнала «Клінічна хірургія».

Почетный директор Института клинической и экспериментальной хирургии АМН Украины.

– Глубокоуважаемый Александр Алексеевич! Вы родились в крестьянской семье, наверное, с детских лет были приучены к труду на земле. Почему пошли в медицину?

Действительно, родился я в глухом селе, в большой многодетной семье. Во время неурожая 1923 года мы переехали на Кубань. Вся семья батрачила, я пас скот. Потом пошел учиться. Закончил 5 классов и стал работать подручным в мастерской. В те годы детей батраков и рабочих принимали на рабфак, пошел туда и я. Врачом быть не собирался, но к тому времени моя старшая сестра закончила медицинский рабфак и поступила в институт. Она меня и сагитировала.

Но, если честно, получилась такая история. Я поехал в Краснодар подавать документы в сельхозинститут. В Краснодаре в трамвае наступил на ногу какой-то женщине, и она меня обругала, я ей что-то ответил. Пришел сдавать документы – а это директриса (смеется). Я повернулся и ушел.

После медицинского рабфака (обучение там было 2 года) можно было поступать в любой вуз, тем более я хорошо учился и имел очень высокие отметки. Очень хотел пойти в физико-математический институт в Ленинграде, но не было денег на дорогу, а тут, в Краснодаре, документы с рабфака передавали прямо в мединститут. Так я и стал студентом-медиком.

– А почему выбрали хирургию? Это что – стремление к романтике или желание казаться сильным, или чей-то пример вдохновил?

Нет-нет. Ни то и не другое. А собственно я и не хотел быть хирургом. Думал стать патофизиологом, меня привлекала теоретическая медицина. Учился я очень хорошо и получил диплом с отличием. Все годы был в кружке при кафедре патофизиологии, очень рассчитывал на аспирантуру. Когда я был на хирургической практике, руководитель дал мне произвести одну манипуляцию, другую, третью, затем дал прооперировать аппендицит, непроходимость. Это было интересно, и все же я предпочитал патофизиологию. Но получилось так – последний экзамен я сдал на второй день после начала войны. И теперь уже не возникал вопрос – кем быть? Во время войны требовались хирурги. Я был ограниченно годен (по болезни), и меня сразу же направили в Читинскую область, на границу с Маньчжурией. Всех мужчин-врачей в районе призвали в армию, через месяц уехала к родным единственная остававшаяся женщина-медик. Я остался один врач на весь район. К тому же я был прикреплен к погранотряду. Отряд участвовал в боевых стычках на границе, были раненые. Так что сама жизнь заставила меня стать хирургом. Теперь не жалею об этом. Хотя, еще когда мечтал поступать в физико-математический институт, настолько это мне нравилось и настолько уверенно я себя чувствовал в точных науках, что даже «открыл» один закон. Пришел к преподавателю по физике. Тот сказал: «Да, закон открыт, но не Вами. Прочитайте книгу». А я действительно этот учебник не читал.

– Готовясь к интервью, я о Вас много почитал и выяснил, что практически нет в организме человека органа, который бы Вы не оперировали. Разве что, ЛОР-органы и мозг.

На мозге я тоже оперировал и довольно много. Опухоли задней черепной ямки удалял, делал другие операции.

– В связи с этим у меня сразу несколько вопросов. Почему Вы не выбрали один какой-нибудь, ну, в крайнем случае, два раздела хирургии и не занимались ими постоянно? Разве можно на одинаково высоком или даже высочайшем, виртуозном, как говорили о Вас, уровне оперировать все? Вы не боялись, что где-то будете недотягивать, что-то будете делать хуже других?

Когда закончилась война, меня открепили от погранотряда, и я смог поехать в Москву на курсы усовершенствования (тогда они были 5,5 месяцев). Пробыв на кафедре 2 недели, увидел, что все операции, которым нас обучали, я уже делал до того. Больше мне там сидеть было нечего, и я пошел по другим клиникам. Побывал в институте А.В.Вишневского, С.С.Юдина и др. Как-то мне сказали, что в институте Склифосовского блестяще оперирует проф.Александров, акушер-гинеколог. Я посмотрел несколько операций (а посещение тогда было очень свободным, не так как сейчас, можно было приходить и смотреть), ознакомился с его методиками. После каждой операции шел в библиотеку и читал о том, что видел. И вот однажды Александров попросил меня заменить отсутствующего ассистента. Сказал: «Вы можете подержать крючки?» А я еще во время войны переделал много гинекологических операций. Да и его операции уже посмотрел. И вот в процессе операции я, зная дальнейший ее ход, помогал профессору так, что он, удивленно посмотрев на меня, спросил: «Ты что, акушер-гинеколог?». «Да нет, хирург...». Пробыл я у Александрова около трех недель и овладел практически всеми акушерско-гинекологическими операциями.

Потом пошел в урологию, и там тоже много ассистировал, после чего профессор стал брать меня с собой в другие лечебные учреждения, когда его вызывали туда оперировать.

Две недели я провел в травматологии, внимательно смотрел операции. До этого я уже сталкивался с травматологией на практике, но тогда в Москве я ее, как говорят, отшлифовал. К тому же, много почитал в библиотеке. Просиживал там после работы до позднего вечера каждый день. Таким образом, усовершенствование в Москве дало мне очень широкую подготовку.

Хочу рассказать Вам, как попал в Брянск. Дело было так. После этих пяти с половиной месяцев я пошел искать себе место. Написал письмо товарищу, работавшему в Краснодарском крайздравотделе, тот ответил, что у них «триста хирургов без работы». В это время как раз произошла демобилизация, и из армии пришло очень много опытных хирургов. Тогда я поехал искать место на Украине. Объездил ее всю, до Черновцов. Куда ни приеду, везде говорят, что хирургов хватает. Решил ехать в Сибирь, там места были. Но денег на билет хватило только до Брянска. Там я пошел в областную больницу, главный врач сказал, что хирургов у него 5 человек желающих, а вот уролог ему нужен. Я согласился быть урологом. Мне дали вначале 2 палаты по 14 коек. В те годы в Брянске урологии совсем еще не было, и больных урологических было мало. На свои койки я стал класть хирургических больных и делать резекции желудка, оперировать на легких, почках.

Через месяц приехал Н.М.Амосов. У него была договоренность, что ему дают отделение, но и меня главный врач уже не хотел отпускать, т.к. я много успел «наоперировать» и с хорошими результатами. И тогда хирургические койки между нами разделили: ему дали травматологию и мужскую половину хирургии, мне – женскую и урологию. И вот тут мы с Амосовым стали соревноваться, причем честно соревноваться. Мы не были, конечно, друзьями, но и врагами ни в коем случае не были. Мы были честными соперниками. Что-то он, я вижу, новое сделает, я сразу перенимаю, у меня какая-то новая методика – он ее берет. И это дало нам такой стимул для работы, что все окружающие институты – Смоленский, Харьковский, Курский – были по хирургии на две головы ниже нас. А среди больных все становится известно очень быстро – где, что и как делается. Мы тогда оперировали и на легких, и на пищеводе, и на желудке, и на поджелудочной железе, чего в то время не делал никто. И к нам шел поток больных.

В конце 1949 года ввели должности главных специалистов областей. Возник вопрос, кого из нас назначить главным хирургом? Амосов был более развит во всех отношениях, был опытнее, лучше говорил. Но и у меня были очень неплохие результаты. Тогда мы решили – если поступит приглашение из города, где есть институт, то поедет он, если из неинститутского города – то я. На какое-то время я уехал работать в Орел, а после того, как Амосова пригласили в Киев, вернулся в Брянск.

Вот Вы спрашиваете, почему я оперировал все? В течение 10 лет работы, сначала в Брянске, а потом и в Харькове я в свой отпуск ездил в известные хирургические клиники. Я был в Киеве, Ленинграде, Омске, Томске и других городах. Если я слышал, что где-то делается что-то новое, интересное, я ехал туда. Приезжал обычно в конце июня, когда многие уходили в отпуск, и вообще никому не хотелось делать операции по такой жаре. И меня с удовольствием пускали на ассистенции, а мне только этого и было нужно. Тогда я изучил все смежные области. В Ленинграде учился нейрохирургии. Когда по радио передали, что Линдберг сделал три первые операции на легких, я поехал в Москву и уже четвертую операцию видел своими глазами. Потом я возвращался в Брянск и делал эти операции – на легких, на сердце (комиссуротомию первым сделал)...

– А часто у Вас умирали больные?

Сказать, что совсем не умирали, не могу, умирали. Но я брал таких больных, которых никто не хотел брать, и среди них действительно смертность была. Но ошибок я почти не делал. К каждой операции тщательно готовился и очень много читал.

Расскажу одну историю. Помните, я говорил, что в начале своей работы в Забайкалье остался один в районе. Так вот, буквально в первый день меня по телефону вызвали на разрыв матки. А я его никогда в жизни до этого не видел. Но из Краснодара я привез с собой чемодан книг. Взял учебник и, пока ехал к больной (75 км), сотни раз успел перечитать всю главу. К концу пути я уже полностью представлял весь ход операции. Ночью под керосиновой лампой удалил матку, и женщина осталась жива.

Я вообще всегда много читал. Еще когда был студентом, брал в библиотеке нужные книги, а потом возвращал другие или даже деньги, хотя их очень не хватало. Так что библиотека была своя.

– В Вашей биографии меня удивила одна деталь: в 55 году Вы защитили кандидатскую диссертацию, а уже через три года в 58-м – докторскую. Причем темы даже не близкие – в первом случае рубцовая непроходимость пищевода, во втором – рак головки поджелудочной железы и фатерова сосочка. Как получилось, что Вам хватило трех лет?

Еще в Брянске я разработал новую методику операции при туберкулезе легких – кавернэктомию (иссечение каверны с сохранением легочной ткани). У меня не было ни одного неуспеха, только хорошие результаты. Фактически, когда я защищал кандидатскую, у меня был готов материал для докторской. Хотя времени не хватало, т.к. я очень много оперировал (в день делал до 10 операций), сел и написал диссертацию по кавернэктомии. К тому времени я уже переехал в Харьков, и пригласили меня туда с условием, что у меня готова докторская. В Харькове я ее сразу сдал на защиту. Оппонент – проф.Киселев, фтизиатр, признал, что диссертация очень хорошая, но хотел, чтобы я представил доказательства томографии. А где я мог эту томографию взять? В Брянске, где я набирал материал, и томографа-то никакого не было. Я плюнул и написал другую диссертацию – по раку поджелудочной железы.

Хочу подчеркнуть, что в то время такие операции делали всего в трех клиниках мира – Мейо и Леги в США, Смита в Англии. У нас в стране было лишь несколько неудачных попыток. Практически в Союзе я первым начал по-настоящему оперировать рак поджелудочной железы. Быстро закончил эксперимент и сдал диссертацию в Совет. Защита прошла прекрасно, я жду утверждения. Прошло полгода – утверждения нет. Еду в Москву в ВАК. Там мне сказали, что профессор Смирнов из Ленинграда не поверил моим результатам: «Я сам испробую и если у меня получится, то дам положительный отзыв». Прошло еще полгода – ответа нет. Я беру и пишу третью докторскую – резекция пищевода по совершенно новой методике. Прихожу сдавать диссертацию, а мне говорят что пришло утверждение.

– Вы сделали много пионерских операций, в частности впервые в Украине провели пересадку поджелудочной железы. Сколько таких операций было, каковы их результаты и почему потом это дело заглохло? Вы сами бросили трасплантологию или Вам что-то мешало?

Таких операций я сделал три. Больные остались живы. На этих троих у меня было небольшое количество иммунодепрессантов, но их же нужно принимать постоянно. Препарата в Украине совсем не было, и я просто не мог продолжать оперировать. Были и серьезные субъективные причины того, что это дело в нашем институте не пошло. Сотрудник, которому я поручил заниматься трасплантологией, кстати, вполне хороший хирург, оказался «с норовом», не терпел никакого контроля над собой и, в общем, мешал делу.

– Знаю, что Вы и сейчас каждый день в институте и даже оперируете. Почему? Ведь можно было бы уже и отдыхать. Может быть, Вы считаете, что есть операции, которые делаете лучше других или которые кроме Вас вообще никто не сделает?

Во-первых, работать нужно. Во-вторых, сами ребята просят проводить некоторые операции. Они могли бы и сами уже делать, но хотят видеть, как я это делаю. Есть какие-то вещи, которые я делаю лучше. Да и если просят близкие больного, я помогаю.

– Александр Алексеевич, если Вы и сегодня столь работоспособны, почему ушли в 88 году с должности директора института, фактически Вами созданного?

Как раз тогда вышло Постановление о невозможности занимать руководящие посты лицам старше 70 лет. И когда мне предложили стать Почетным директором института, я согласился.

– Сейчас в Вашем институте резко уменьшилось количество больных. Почему? И что будет дальше?

Посудите сами. С больного требуют за коммунальные услуги 200 гривен. Дальше. Антибиотики купи, марлю купи, дай на анестезиологические лекарства и т.д. Да и приехать из другого города – тоже расходы немалые. Например, в Одессе в прошлом году умерло 17 больных с острыми хирургическими заболеваниями, которые даже не обратились за медицинской помощью, т.к. материально не были в состоянии. Что будет дальше? Трудно предугадать, но такое положение долго продолжаться не может.

– Когда я был студентом, то слушал лекции по общей хирургии профессора М.И.Коломийченко. В дни, когда Михаилу Исидоровичу исполнялось 80 лет, он сказал, что это редкий, необычный для хирурга юбилей. Имелось в виду, что хирурги умирают рано. Но, посмотрите, А.И.Савицкий, Н.Н.Петров, И.С.Колесников, Б.В.Петровский, В.И.Стручков, В.С.Маят намного перешагнули 80-летний рубеж. Ныне здравствующим Борису Александровичу Королеву, Евгению Николаевичу Мешалкину, Николаю Михайловичу Амосову тоже за восемьдесят. И все они известные, большие хирурги. Не кажется ли Вам, что тяжелая физически и до предела напряженная, эмоциональная работа, напротив, продлевает жизнь?

Это факт, подтвержденный статистикой, что хирурги живут меньше, чем врачи других специальностей. Но, наверное, те, кто больше и интенсивнее трудится, действительно живут дольше. Если бы я сейчас перестал читать, оперировать, внедрять что-то новое, не знаю, что бы со мной было.

– Однажды Валерий Иванович Шумаков сказал, что если к нему придет прекрасный, очень сильный хирург, который в свободное время дома играет на гармошке или, например, поет в хоре, то он его на работу не возьмет. Вы согласны с тем, что хирург не имеет права на хобби? Что хирургия – это не работа, а сама жизнь того, кто ею занимается, и в этой жизни не может быть места ни для чего другого?

Пожалуй, он прав. Ведь работа хирурга не ограничивается операционной. Нужно все время читать, пополнять знания, узнавать новое. Я, например, и сейчас, приезжая с работы, отдыхаю около часа, а потом читаю до вечернего выпуска новостей. Я должен готовиться к завтрашнему дню. Приходиться бросать одну область операций за другой, потому что не успеваю следить за литературой. Технические навыки, конечно, остались. Часто во время операции приходится переходить в смежные области. Например, оперируешь опухоль прямой кишки, а она проросла в матку. И уже надо делать операцию Вертгейма. Делаю ее сам, не вызываю гинеколога.

Вобщем, я с Шумаковым согласен.

– О хирургах любят рассказывать байки. Одну такую байку о Вас я сейчас расскажу, а Вы скажете, правда ли это?

Вы должны были оперировать очень известного в Киеве профессора-медика. Ваш ассистент, который готовил больного, сделал срединную лапаротомию, хотя следовало идти доступом по Федорову, т.к. проводилась холецистэктомия. Вы сделали эту операцию из неудобного доступа, объяснив потом больному (врачу!), что Вы теперь всех так оперируете, что при таком разрезе меньше осложнений. А за своим ассистентом потом гонялись по всему институту со скальпелем... Это правда?

Честно скажу, если ассистент делал недопустимые глупости, я мог ударить его по рукам. Мало того, оперировали как-то одну даму с очень высоким положением. Операцию вела профессор, акушер-гинеколог, я ассистировал. Меня попросили помочь, ведь приходится часто во время операции иметь дело с сосудами, производить манипуляции, которыми акушер-гинеколог не владеет. Выделяю мочеточник из опухоли, и вдруг она схватила ножницы и пыталась пресечь... Я ей по рукам как врезал (профессору!). И еще был случай во время холецистэктомии. Ассистент пытался пересечь холедох, и тоже мне пришлось ударить его по рукам.

Но, знаете, ни один из «пострадавших» на меня не обиделся. Наказывал таким образом только за грубые промахи.

А в случае, который Вы упомянули... Действительно, принято делать разрез по Федорову, хотя я начинал в свое время именно со срединной лапаротомии. Но в тот раз речь шла не просто об удалении желчного пузыря, была затронута и печень. Надо было посмотреть в каком она состоянии, что с ней делать? А он сделал срединный разрез и отсек мне пути... Хорошо, что не понадобилось оперировать печень, иначе пришлось бы делать дополнительный разрез.

– Теперь давайте отвлечемся от хирургии. В течение 22 лет Вы были депутатом Верховного Совета УССР и даже возглавляли комиссию по здравоохранению. Не мешало ли депутатство работе? И еще скажите, мог ли депутат в те годы что-то решать, или Верховный Совет был совершенно декоративным органом?

Да, я возглавлял эту комиссию в течение трех из пяти моих депутатских сроков. Тогда не было таких политических разногласий, как теперь, но были разногласия делового плана. И если ты мог доказать свою правоту, то решение было соответствующим. Влиять можно было абсолютно на все. Один из последних примеров. Решался вопрос о том, с какого возраста женщина на Украине может вступать в брак. Предлагалось установить минимальный возраст 18 лет. Я же обосновывал необходимость снижения его до 16. Вначале все были против, но мои доказательства были настолько убедительными, что в конце-концов все меня поддержали, и мое предложение было принято. Комиссия много занималась вопросами строительства медицинских учреждений, мы выезжали на стройки. И не было случая, чтобы наше мнение не учитывалось. Так же обстояло дело и с другими проблемами, связанными с медициной. В общем, по многим вопросам я тогда действительно мог влиять на государственные решения.

– Что Вы думает о платной медицине? Похоже, страдает от нее пока больной...

У нас сейчас появилось довольно много состоятельных людей, способных оплачивать медицинское обслуживание без особого ущерба для себя. Почему бы им не платить, когда у здравоохранения нет денег. Я считаю, что всех больных необходимо разделить на три категории. Первая – это те, которые не в состоянии оплатить лечение. Ведь за рубежом неимущие (а там все доходы строго фиксируются) получают медицинскую помощь бесплатно. Вторая категория – это люди со средним достатком, которые могут оплатить только часть расходов, например, медикаменты. Остальное доплачивает государство. И третья категория – обеспеченные люди, полностью оплачивающие все расходы. Но для этого, конечно, нужно иметь настоящую налоговую службу, достоверные сведения о доходах населения.

– Есть ли у Вас мечта?

Мечтаю еще несколько лет полноценно поработать. Издать большую книгу по хирургии, которую уже написал, но на издание которой нет денег. Мечтаю дожить до такого времени, когда в медицине будет хотя бы так как было раньше.

Май 1997 г.